«О да, Турмалин, мне нравится! Мое сердце радуется!» – отвечала она, и каждое ее слово вспыхивало новым светилом.

«Покатаемся, моя госпожа? Как когда-то давно…»

«Да, мой Турмалин, покатаемся! Неси меня к морю!»

Огромная черная тень скрывала звезды там, где пролетала под ними, но маленькие беззаботные человечки внизу ничего не замечали.

* * *

Ладья для новобрачных была подготовлена при непосредственном, хотя и тайном участии Его Величества – таков был его свадебный подарок. Поэтому она оказалась не обычным корабликом, а грациозной шхуной, украшенной с истинно королевской щедростью. Увидев ее, Клози в испуге отступила, но затем с присущей ей решимостью ринулась на абордаж, прихватив под мышку блаженно улыбающегося во сне мужа. Ей-ей, видя его состояние и зная, что художник не из молодцов, имеющих луженый желудок, рассчитанный на тоннаж спиртного, невеста не мечтала о страстной ночи. Но она представляла себе, как возляжет на брачное ложе рядом со своим Вистунчиком и под плеск волн станет любоваться его лицом. Как положит его руку себе на грудь или сожмет его пальцы и поцелует их… Эти тонкие, чуткие пальцы настоящего мастера!

Седобородый представительный капитан встретил новобрачных на палубе, у трапа, с удовольствием истинного любителя жизни облобызал ручку невесте, сделал вид, что не замечает отсутствующего состояния жениха, и проводил молодую пару в свадебную каюту. Едва дверь за ними закрылась, шхуна отчалила, разворачиваясь на волнах и блестя боками, словно упитанная косатка.

Матрона Мипидо, теперь уже матрона Вистун, уложила жениха, точнее, уже мужа, на ложе, усыпанное лепестками роз, и со счастливыми слезами на глазах оглядела пышную обстановку. Стол был накрыт богато и с изяществом; из приоткрытого иллюминатора, полускрытого бархатной занавеской, доносился плеск воды о борта и веяло нежным весенним духом. В углу каюты покоилась на бронзовых лапах самая настоящая ванна, наполненная теплой водой. Мягко горели магические лампадки, разогретый воздух, поднимаясь от них, превращался в розовые сердечки. Рядом с кроватью красовалась истинной роскоши позолоченная ночная ваза с ручкой в форме ветви.

Клозильда вылила в себя бокал первоклассного вина (она никогда не пила розовое гаракенское, но напиток был таким вкусным, что название пришло ей в голову само собой), скинула свадебное платье и приняла ванну. А затем, в чем мать родила, возлегла на ложе рядом с любимым и, как и мечтала, положила его руку себе на грудь. В помещении было тепло, даже жарко. Выпитое разлилось в теле матроны истомой, заставило смежить веки.

Под плеск волн мягко переливалось жемчужным сиянием сброшенное платье, напоминая гигантскую кувшинку, расцветшую прямо в каюте. С мостика доносилась негромкая приятная мелодия – капитан использовал музыкальный свиток. Однако скоро его звуки спугнул свадебный фейерверк, раскрывший крылья над причалом. После Клози страшно корила себя, что не увидела его, – а оплаченные королем маги постарались на славу, устроив настоящее представление! – но сейчас она сладко спала, чувствую руку мужа на груди. Руку, которая вдруг ожила и принялась с силой мять ее плоть – не больно, не неприятно, но с совершенно очевидными намерениями.

И это было прекрасно!

Не открывая глаз, новобрачная потянулась к Висту, который с неожиданной силой прижал ее к кровати, оглаживая, как застоявшуюся лошадь, пробуя всюду крепкими пальцами и нежными губами.

Что может быть лучше поцелуев, раздвигающих мягко колышущийся полог сна и проникающих в сознание, чтобы вызвать одно-единственное желание – без остатка принадлежать тому, кто дарит их? Такие вкусные, такие умелые, слегка колючие…

В сознании Клози забрезжила тревога. Матрона тоже была сильной, потому освободила руки от страстного захвата, принимаясь гулять ладонями по крепкой, даже мощной фигуре мужчины… оказавшегося на месте мужа!

Страх матроне Клозильде был знаком лишь один – самый тихий, самый спокойный и самый страшный человеческий страх – страх одиночества. Она не боялась кладбищ, уличных хулиганов и пьяных мастеровых, не испугалась бы шайки разбойников, встреченной в дороге, или матросской драки в порту Вишенрога. Не испугалась и сейчас. Широко открыла глаза, силясь разглядеть незнакомца, от которого пахло дорогим вином и парфюмом – будто он по очереди пил и то, и другое.

В каюте царил кромешный мрак. Лампадки погасли, растратив волшебные сердечки на период сладкой дремы влюбленных, иллюминатор был задернут шторкой. Недобро прищурившись в темноте, Клозильда, чья обширная грудь колыхалась от гнева, сильнее раскачивая шхуну, коснулась чужого лица. Под пальцами оказалась ухоженная… борода. Борода?!

Туча Клози нашарила под кроватью ночную вазу (слава Пресветлой, пока пустую!) и недолго думая опустила ее на темечко охальника. Тот, охнув, скатился с матроны, напоследок толкнув ее возбужденным достоинством в бедро. Надо сказать, весьма ошеломляющим достоинством. Впрочем, сейчас Клози не обратила бы на него внимания, будь оно даже размером с драконово. Она вскочила с кровати, размахивая ночной вазой, как отважный рыцарь – мечом, и погналась за незнакомцем, в темноте налетая на предметы мебели.

– Да я тебе, обмылок мужской гордости, сейчас пообломаю не только рога, но и ребра! – взревела она, справившись с алкогольно-сонным туманом в голове, заставившим ее промедлить с нападением. – Я тебе сейчас твою удочку обмотаю вокруг шеи… и завяжу матросским узлом! А после возьму колотушку… и отобью, как постельное белье, до ослепительной белизны! Я тебя, Аркаешева сына, суну в чан и откипячу по полной!

Неудавшийся любовник, прикрываясь чем можно от града ударов, легконогой ланью скакал по каюте, охая, когда ночная ваза соприкасалась с его телом, и пытался что-то прокричать в ответ. Но затмить вопли матроны было невозможно.

Когда раздавшийся грохот оповестил Клозильду, что враг повержен, она, тяжело дыша, нащупала один из магических светильников и попыталась его зажечь. Судя по тихим шагам, негодяй пытался пробраться к выходу из каюты. Позолоченное орудие защиты честных невест, пущенное рукой Клози на звук, придало незнакомцу ускорение, впечатав его в дверь. Взвыв от боли, он распахнул створку и выскочил в слабо освещенный коридор. Матрона едва успела разглядеть крепкие ягодицы, покрытые трогательным пушком, широкие плечи и светлый затылок, как дверь захлопнулась, скрыв загадочного гостя от ее взгляда.

Магическая лампадка наконец зажглась. Ночная ваза победоносно заблестела на пороге. Каюта была разгромлена, ванна – перевернута. Кроме этого, молодая жена обнаружила потоп, испорченное платье и мужа, который продолжал спать в одном из кресел у стола, видимо, перенесенный туда незнакомцем.

Она бросилась к нему, зовя по имени.

– А? Что? Любовь моя! – пробормотал во сне художник, продолжая посапывать.

В крови Клози пел победную песнь азарт первой брачной ночи. Ночи, которая должна была принадлежать Висту! Завтра она разберется с произошедшим, потребует ответа от капитана и «этого так не оставит»! А сегодня…